Стало совсем темно, ночь была туманной и враждебной. Такси петляло по едва освещенным улицам; голова у меня раскалывалась, из-за левостороннего движения все плыло перед глазами; попадая в Британию, я первые двое суток чувствую себя отвратительно. Мне нужно было бы выспаться, но я знал, что не смогу заснуть до тех пор, пока что-то не выясню, пока не увижусь с тещей и не поговорю с ней, пока не найду хоть какую-то, пусть самую хрупкую, точку опоры в этой бездне неуверенности и страха.
— Это здесь, сэр.
Виллоу-Роуд — небольшая опрятная улица, расположенная на склоне Хэмпстедского холма. Дом, возле которого мы остановились, был двухэтажный, я не столько видел, сколько угадывал в темноте его очертания; ни в одном окне не было света.
— Вы уверены, что это дом восемнадцать? — спросил я у шофера.
— Совершенно уверен, сэр, предыдущий дом — номер семнадцать.
Все это было странно. В такой час Роз должна уже быть дома. Может, она в гостях? Или ей стало хуже и она в больнице? Однако я тут же отметил в душе, что уже не верю ни в какой сердечный приступ… Но не могла же моя теща, даже если ее положили в больницу, оставить свой дом без присмотра, должен быть какой-то сторож, кто-нибудь из прислуги.
— Подождите меня, пожалуйста, — сказал я шоферу.
Я нащупал какую-то ручку рядом с калиткой: наверно, это звонок. Я потянул ручку, зазвенел колокольчик, высокие ноты прозвучали для меня сардоническим смехом. Разумеется, никто не ответил. Я бы даже удивился, если бы кто-нибудь вышел ко мне.
Я попросил таксиста развернуться и осветить фарами вход. Красивая двустворчатая калитка, красивые пилястры. На одной из пилястр вырезан номер. Восемнадцать. К другой прикреплен почтовый ящик. Свет фар не попадал на него, и, чтобы прочесть фамилию, мне пришлось воспользоваться зажигалкой — ее подарила мне в мой день рождения Пат. Я прочел: «Роз Стивенс-Бошан». Сомнений быть не могло. Моя теща француженка, после фамилии покойного мужа она всегда ставит свою девичью фамилию.
Я уже хотел было погасить зажигалку, но мне показалось, что там еще что-то написано; я поднес язычок пламени поближе и разобрал корявую надпись, сделанную мелом прямо на ящике: «В отъезде до 25 сентября».
Должно быть, это написал почтальон для своего сменщика.
Если бы Роз была в больнице, никто не стал бы писать, что она в отъезде, да еще указывать точную дату ее возвращения. Надпись на почтовом ящике могла появиться лишь в одном-единственном случае — если теща уехала отдыхать. Значит, телеграмма, которую Пат получила неделю назад, была ложью и понадобилась для того, чтобы заманить Пат в ловушку… Правда, сердечный приступ мог случиться с Роз после ее отъезда, и в этом случае телеграмму послали оттуда, где Роз заболела… Но почему тогда Пат ничего мне об этом не сообщила? Нет, такого быть не могло.
И тем не менее надо было срочно все это выяснить. Я огляделся; в соседнем коттедже горел свет. Может быть, там я что-нибудь узнаю? Я попросил шофера подождать еще немного; в ответ он пробурчал, что ему решительно все равно, на какой улице спать.
Я позвонил в соседнюю калитку, и мне тотчас отворил какой-то человек, видимо садовник; он выслушал мои объяснения, покачал головой и пригласил зайти в дом. Я немного подождал в тускло освещенном, но уютном холле, обставленном с той простодушной безвкусицей, которая так свойственна провинциальной британской буржуазии. Ко мне вышла хозяйка, добродушная, седовласая, с круглым румяным лицом, поразительно похожая на свою мебель. Она не проявила ко мне ни малейшего недоверия и приняла меня так, будто мы тысячу лет знакомы, даже заставила меня проглотить бокал отвратительного хереса. Ее звали миссис Портер. Не задав еще ни одного вопроса, я вскоре уже знал, что она вдова, как и моя теща, что у нее трое взрослых сыновей и все они были на войне, один служил в авиации, другой на флоте, третий в войсках противовоздушной обороны, и все трое, слава богу, остались живы, все трое женились и уехали из материнского дома, но она их не удерживала, потому что каждый должен следовать по жизни своим собственным путем; она вполне ладит со всеми тремя невестками и до безумия обожает двух своих внуков и пятерых внучек, одна из которых гостит сейчас у нее, и она была бы счастлива мне ее показать, но девочка, к сожалению, уже спит.
Я сидел, как на раскаленных угольях, и не мог вставить в этот поток интереснейшей информации ни единого слова. Но вот наконец миссис Портер перешла к волновавшей меня теме.
Да, разумеется, она хорошо знает мою тещу. Правда, миссис Стивенс всего три месяца как поселилась на Виллоу-Роуд, но обе дамы сразу же подружились, ведь обе они вдовы и их дома стоят бок о бок. К тому же миссис Стивенс женщина очаровательная и в высшей степени изысканная; таких приятных особ наверняка и при королевском дворе не часто встретишь. И она очень обязательная: когда в августе миссис Портер уезжала отдыхать, миссис Стивенс сама первая предложила взять к себе ее кота; заодно я выяснил, что все три невестки миссис Портер не выносят животных, и это было ее главной к ним претензией; впрочем, бедненький Пусси совершенно бы растерялся, если бы ему пришлось покинуть родную улицу. Нет, миссис Стивенс за все время, что она живет на Виллоу-Роуд, ни разу не болела, правда, она жаловалась соседке, что иногда в зимние месяцы ее мучает ревматизм, но ведь всем известно, что с ревматизмом люди до ста лет живут, и она, миссис Портер, всегда говорит, что такая вот добрая старая болячка куда лучше всех этих новомодных хворей, которые моментально уносят вас в могилу… Да, миссис Стивенс уже недели две как уехала, а до этих пор она никуда надолго не отлучалась, потому что надо было привести в порядок дом и участок; переезд на новое место — дело ох не простое, и всего каких-то два месяца прошло, с июня по август, — этот срок совершенно недостаточен, чтобы обставить дом основательно и уютно. Но миссис Стивенс удивительно быстро и хорошо с этим справилась, дом у нее — ну прямо игрушка! Естественно, что после таких хлопот ей необходимо было отдохнуть, и миссис Портер сама ей посоветовала уехать куда-нибудь на пару недель. Ах, куда же она уехала? Постойте, постойте… Нет, помню только, что это или Борнмут, или Брайтон, если, конечно, не Бристоль; во всяком случае, начинается на букву «Б», это уж точно. Впрочем, вполне возможно, что это просто Дувр.