— Вы слишком много хотите от меня. Я знаю только, что в субботу он ехал на Юг. Но где он сейчас, понятия не имею. Если хотите, я могу ему передать что нужно, когда он будет возвращаться.
Я ответила, что тогда будет слишком поздно, мне необходимо разыскать его немедленно. "Ах, вот как! — воскликнул хозяин, а потом так долго молчал, что я даже подумала, не повесил ли он трубку. Но нет. Он вдруг сказал мне:
— Подождите, мадемуазель, я кое-что придумал. Одну минутку.
Теперь я слышала в трубке гул голосов, стук посуды. Я пыталась восстановить в памяти это бистро, в котором была два дня назад. Длинная деревянная стойка, фотографии разбитых грузовиков, трехцветная афиша, объявляющая о гулянье 14 июля. Я представила себе закусывающих шоферов, красные круги на клеенке — следы от стаканов с вином. И сама внезапно почувствовала сильный голод и жажду. Со вчерашнего дня я выпила только две чашки кофе. В трубке раздался чей-то голос:
— Алло! Кто у телефона?
— Меня зовут Лонго, Даниель Лонго. Я сказала мсье, который со мной разговаривал…
— Что вы хотите от Рекламной Улыбки? Мой новый собеседник тоже говорил с южным акцентом, как-то присвистывая, и голос его звучал недовольно, видно из-за того, что его оторвали от обеда. Я снова изложила все с самого начала, беспрерывно повторяя "простите, мсье", "сами понимаете, мсье".
В ответ он сказал:
— Рекламная Улыбка — мой товарищ по работе. Поэтому я хочу знать, с кем имею дело. Если вы в него втюрились, это одно, но если речь идет о чем-то еще — в конце концов, откуда мне знать, что там у вас на уме, — то я не хочу подводить друга. Вы понимаете меня? Вот станьте на мое место…
В общем, как завелся… Я думала, у меня будет нервный припадок. Но все же, когда мне удалось вставить слово, я сумела сохранить все тот же смиренный тон. Я сказала, что он угадал, я действительно хотела повидаться с его другом, потому что он назначил мне свидание, но я не пришла, а теперь, конечно же, сожалею об этом, — одним словом, да, он угадал. И тут он выказал такую деликатность, от которой растаяли бы даже камни, а если учесть, сколько стоит минута телефонного разговора, то проявил просто истинное мастерство.
— Ладно, я не настаиваю. Коли это любовное дело, я молчу.
Уж во всяком случае, не я буду лишать приятеля удовольствия.
Но вы обязательно скажите ему, что я вас свел только потому, что вам невтерпеж, а то он еще сочтет меня трепачом.
Вот зануда! В конце концов он все же сообщил, что его друга зовут Жан Ле Гевен, что живет он в Марселе, в квартале Сент-Март, — точного адреса он не знает, но я могу позвонить нанимателю Рекламной Улыбки: фирма Гарбаджо, бульвар Дам, телефон Кольбер 09–10. У меня ушло бы слишком много времени, чтобы записать все это правой рукой, и я попросила его повторить, чтобы запомнить.
Прежде чем повесить трубку, он еще целую вечность бубнил:
— Да, заодно передайте ему, чтобы, когда поедет обратно, забрал четыре тонны на улице Лувра. Скажите, что это я ему передал. Сардина. Он поймет.
Четыре тонны груза. На улице Лувра. Ну, валяйте, желаю удачи.
Телефонистка на коммутаторе гостиницы ответила мне, что Париж еще не дали. Я попросила соединить меня с номером Кольбер 09–10, а также подать мне обед в номер. Контору Гарбаджо мне дали сразу.
— Ле Гевена? — спросил женский голос. — Вам не повезло, дорогая, он уже уехал! Подождите-ка, он должен был грузиться у причала. Позвоните Кольбер 22–18, может, еще застанете его. Но знаете, сегодня вечером он должен забрать свежие овощи в Пон-Сент-Эспри. Так что едва ли он там задержится.
— Вы хотите сказать, что он едет в Париж? На своем грузовике?
— А вы полагаете, что он отправится туда поездом?
— Разве он работает четырнадцатого июля?
— Да вы что, мадам, судя по вашему парижскому выговору, не мне вам, конечно, объяснять, но парижане едят каждый день. Даже четырнадцатого июля!
Я попросила дать мне Кольбер 22–18. В тот момент, когда меня соединили, я услышала стук в дверь. Прежде чем пойти открыть ее, я спросила в трубку, нельзя ли мне поговорить с Жаном Ле Гевеном.
Мне просто ответили: "Пожалуйста", — и он сразу же подошел к телефону.
Я ожидала, что его долго будут искать, и от неожиданности даже онемела.
— Да? Алло? Алло! — кричал он в трубку.
— Это Жан Ле Гевен?
— Да, это я.
— Здравствуйте, я… мы с вами встретились в субботу, помните, в Руаньи, после обеда? Белая машина, букетик фиалок?
— Да вы шутите…
— Нет, я серьезно. Помните?
Он рассмеялся. Я узнала его смех, перед моими глазами всплыло — очень четко — его лицо. В дверь снова постучали. Он сказал:
— Вы знаете, а фиалки-то завяли, придется мне купить вам другой букетик. Где вы сейчас?
— В Кассисе. Я вам звоню не из-за букетика — вернее, нет, именно из-за него. Я… подождите минуточку, прошу вас. Вы можете подождать? Только не вешайте трубку.
Он снова рассмеялся и сказал, что подождет. Я соскочила с кровати, подошла к двери и спросила, кто там. Мужской голос ответил, что это официант, принес обед. Поскольку я была в одних трусиках, я побежала в ванную, схватила полотенце, обернулась им и опять подошла к двери.
Приоткрыв ее, я взяла поднос, сказала "спасибо, большое спасибо" и тут же захлопнула дверь. Когда я снова взяла трубку, Рекламная Улыбка еще был у телефона. Я сказала:
— Извините меня. Я в гостинице, у себя в номере. Ко мне постучались, принесли обед.
— Что у вас вкусненького сегодня?
— Что принесли? Сейчас. — Я взглянула на поднос. — Жареную рыбу.