Какая-то молодая женщина помогла мне заполнить карточку для приезжих.
Отвечая на вопрос, кто я и откуда приехала, я вспомнила о гостинице в Шалоне, и перед моими глазами вдруг всплыло лицо Филиппа, обезоруживающе красивое, и это немного приободрило меня. Нет, решительно, я законченная психопатка.
Комната была совсем маленькой, с ванной, облицованной кафелем в цветочек, с новой мебелью, с вентилятором, который лишь перегонял горячий воздух, открытое окно выходило на море. Я бросила взгляд вниз, на освещенный бассейн, где с громкими криками плескались какие-то юнцы, потом разделась и, стараясь не замочить волосы и забинтованную руку, приняла душ.
Когда я вытиралась, в комнате зазвонил телефон.
— Ты готова? — спросил Филипп.
— Через несколько минут. Что мне надеть? Выбор у меня невелик.
— Что хочешь, только не костюм.
— Почему?
— Меня и так уже достаточно много видели в его обществе. Через час встречаемся в Марселе.
— В Марселе? Это нелепо. Почему не здесь?
— Меня достаточно видели "здесь". К тому же я в Марселе.
— Я не верю.
— Веришь или не веришь, но это так. Ты знаешь Марсель?
— Нет.
— Черт побери! Дай мне подумать.
— Филипп, — тихо сказала я ему, — я назначила тебе встречу запиской, она на холме, на том месте, где ты бросил меня.
— Встречу?
— На случай, если бы ты вернулся. В десять вечера, у дома номер десять по улице Канебьер.
— Ты знаешь, где она находится?
— Нет, но, наверное, ее нетрудно найти.
— Ладно. В половине одиннадцатого. Машину оставишь на другой улице, а сама придешь пешком. Я буду тебя ждать.
— Погоди, не вешай трубку.
Но он уже повесил. Я спросила у телефонистки, откуда мне звонили. Из Марселя. Поколебавшись, что надеть — брюки, в которых я ходила накануне, или муслиновое платье, — я надела платье. Я выбрала его потому, что поняла: он не хочет, чтобы я была одета так, как вчера, когда его видели со мной в "тендерберде". Не будь я в таком смятении, предосторожности этого жулика показались бы мне смешными. Я причесалась и взглянула на себя в зеркало: никаких сомнений, там я, да-да, я, все было настолько реально, что я зажмурилась.
Марсель — самый растянутый, самый непонятный из всех городов, которые я когда-либо проезжала. Улочки, еще более узкие, чем парижские, расходятся в разные стороны, и, с какой бы стороны ты в них ни въезжал, они все равно никуда не поводят. Я несколько раз останавливалась у тротуара, чтобы спросить дорогу, и ничего не могла понять из объяснений, кроме того, что я бедняжка. Мне говорили: "бедная девушка", "бедная мадемуазель", "бедняжка вы, бедняжка". И все время выяснялось, что я еду в противоположную сторону от улицы Канебьер.
Наконец, около здания, которое называли Биржей, я обнаружила огромную стоянку для машин. Я заперла "тендерберд" на ключ и пошла прямо, куда глаза глядят, и эта первая же улица, по которой я пошла, сразу же привела меня на другую, очень широкую, — как оказалось, ту самую, что я искала, да еще почти напротив того места, где было назначено свидание. Дом номер десять находился в нижней части улицы, у Старого порта. На нем висела вывеска агентства путешествий. Рядом был большой ресторан — Сентра", на тротуаре толпились люди, по мостовой сновали голубые автобусы, на зданиях горели неоновые рекламы.
Филиппа не было видно, но я знала, что он откуда-нибудь следит за мной.
Я подождала его несколько минут, прохаживаясь взад и вперед, рассматривала, ничего не видя, выставленную в витрине фотооптику, потом почувствовала на своем плече его руку. На нем был все тот же светлый костюм с черным галстуком. Стоя в снующей толпе, мы долго молча смотрели друг на друга. Увидев его осунувшееся лицо, я, мне кажется, сразу поняла, что он никого не убивал и эта история потрясла его не меньше, чем меня.
— Где машина? — спросил он.
— Там, на площади.
— Он все еще в ней?
— Где же, по-твоему, ему быть?
— Дани, кто он?
— Я должна спросить это у тебя.
— Не кричи. Пойдем.
Схватив за локоть, он потащил меня в сторону порта. Мы пересекли ярко иллюминированную площадь, переходя от одного пешеходного островка к другому, лавируя между идущими сплошным потоком машинами. Филипп крепко держал меня за руку. Мы долго шли по набережной, которая называется Рив-Нев. Ни разу не повернув ко мне головы, он глухим голосом рассказал, что угнал "тендерберд", чтобы продать его, что до Кассиса ехал без остановок, а в Кассисе, осматривая его, перед тем как передать одному владельцу гаража, открыл багажник и увидел в нем труп. Он испугался, он стал следить за маленьким Титу, он не знал, что предпринять. Он решил, что этого человека убила я и теперь воспользуюсь ситуацией, чтобы свалить вину на него, Филиппа. Он был уверен, что никогда больше не встретит меня. Мой приезд окончательно сбил его с толку.
Мы сидели с ним в конце набережной в темноте, на куче изъеденных морской водой досок. Филипп спросил меня, как я напала на его след, после того как он бросил меня у Беррского пруда.
— Я позвонила в ресторан, где мы обедали.
— Молодец, не потеряла голову.
— В Кассисе ты следил за мной? Почему сразу не подошел ко мне?
— Я не знал, что у тебя на уме. Чья это машина?
— Моего шефа.
— Он тебе ее одолжил?
— Нет, не одолжил. Он даже не знает, что я ее взяла.
— Хорошенькое дельце! Я видела по его глазам, что ему еще о многом хочется меня расспросить. Наверное, и в моем взгляде он прочел то же желание. Он по-прежнему держал меня за руку, но нас обоих парализовало недоверие. Первым нарушил молчание он.